Продолжая выбираться из болот, держа себя мыслью о Меркуриевой горе, Сайфа посещали навязчивые мысли: зачем тебе это надо, куда ты идешь, ты же не знаешь, что будет, а вдруг будет еще хуже, а вдруг, а потом, а как же…
Сайф старался их отгонять, убеждая себя, что он решился, что больше некогда ждать. Что иначе будет смерть. Не то, чтобы смерть его пугала, скорее, никогда по-настоящему не жив, он не воспринимал ее как что-то жуткое.
Сайф даже смирился с мыслью, что побег из родных болот может оказаться его ошибкой, что, может быть, убегать именно сейчас – не лучшее время, но даже если так, он решил ее совершить – ведь это лучше, чем вообще ничего. Ничего – было его жизнью до сегодняшнего дня. Хватит! Он решил, верней, он решил решить и не отступать от этого решения – он решил нести полную ответственность за то, что делает и думает. А раз ответственность теперь на нем, то надо принимать решения! Удастся ли ему это, он тоже еще не знал, но был полон решительности (хотя само чувство решительности для него тоже было не очень знакомо).
Еще не зная, чем это для него обернется, страшась этого, Сайф все-таки двигался вперед. Чтобы отвлечься, подбодрить себя и напомнить, зачем он это делает, Сайф стал вспоминать, как он впервые услышал о Меркуриевой горе. Ему тогда было лет шесть-семь…

Мам, кто это? — глаза Сайфа горели, изучая пестрый костюм чужестранца, танцующего по пеньковым дорожкам между болотных домиков. Тот легко и беззаботно перескакивал с одного на другой и ни разу не поскользнулся, ни разу не пошатнулся, и ни один пенек ему не попался ложный.
- Тихо, — шепнула мать, — отойди от окна и не вылезай.
Все жители, кто из-за занавески, кто чуть приоткрыв двери, кто в щели, наблюдали за тем, как тот передвигался и махал рукой. Было неясно, он просто так танцует или же он все-таки замечал прячущихся жителей. Все в нем, от костюма, до движений – было слишком вычурным для них, слишком ярким, слишком смелым. А нисходившая с его уст улыбка смущала их, почти никогда не улыбавшихся людей, больше всего. Весь их уклад, их понимание, как надо жить и выглядеть, противилось тому, что они видели. Они не могли представить, что так может быть.
- Мам, ну кто это? — мальчик как-будто не слышал слова матери, продолжая следить за чужеземцем. От чужеземца исходило что-то, что его завораживало: легкость, беззаботность и что-то еще, что не поддавалось его детскому сознанию.
- Сайф! — шикнула на него мать, — Я кому сказала!
Сайф нырнул вглубь комнаты. Но интерес его не угас, а наоборот, все больше разгорался. Повиноваться он не думал, он решил узнать сам – этот чужеземец как-будто пробудил его спавшее воображение, его спавший интерес к происходящему вокруг него (который угас, как и у всех детей болот, годам к четырем). Сайф никогда не видел иноземцев, в болотную деревеньку никто никогда не заходил, поэтому появление путешественника стало огромным событием (в рамках деревни, в которой ровным счетом ничего не происходило, конечно же).
Дождавшись вечера, Сайф стал выбираться на улицу через окно, намереваясь самому подойти к чужеземцу и спросить его. Он еще не знал, как его найти, и даже боялся, что чужеземец уйдет из деревни до того, как Сайф его найдет. Он сполз с подоконника, в очередной раз чуть не поранившись о торчащий из стены гвоздь. Резко обернулся, готовый уже бежать искать чужеземца, как чуть не вскрикнул — лицо чужеземца оказалось прямо напротив него.
Чужеземец в своем пестром костюме сидел на лавочке у соседнего дома. Дома находились настолько близко друг от друга, что чужеземец находился от Сайфа на расстоянии всего какого-то метра. Сайф стоял в оцепенении, не понимая, что произошло, ведь он не видело никого, когда открывал окно.
Чужеземец улыбался, мягкой извиняющейся улыбкой, пока мальчик хлопал глазами, приходя в себя.
- Ты вовремя, держи, — чужеземец протянул ему небольшой плоский камушек матового черного цвета, подвешенный на ленточке. Сайф автоматически, не думая, его взял. На нем был нарисован символ. Сайф поднял глаза, и иноземец кивнул.
- Почему ты кивнул?
Улыбка не сходила с лица чужеземца – она то становилась шире, то чуть меньше.
- Это тебе. Это символ Меркуриевой горы.
- А что это такое?
- Свобода, — иноземец подмигнул.
Незнакомые для Сайфа слова повисли в воздухе, как огромные знаки вопроса.
- Что такое мреру… гра…сво… – он попытался выговорить хоть одно из этих слов, — Еще раз скажи… – засмущался он.
Незнакомец продолжал улыбаться:
- Это ты…
Сайф запутался еще больше, как ему тогда показалось, незнакомец совсем не отвечал на его вопросы, или не понимал его вопросов и отвечал на какие-то свои или специально его запутывал.
Сайфу показалось, что чужеземец это прекрасно понимает, поэтому так внимательно смотрит ему в глаза. Такой открытый взгляд его смущал, и чужеземец стал рассказывать. Сейчас уже Сайф не вспомнит, говорил ли он по-настоящему или только передавал смысл своих слов своими мыслями, сознанием – чужеземец или как он представился, Менестрель, навсегда остался для него загадкой.
Вроде бы Менестрель говорил знакомыми словами, но для Сайфа их смысл терялся. И эти три загадочных слова, которые он видел в своем воображении, но никак не мог произнести (он даже не понимал, как такое может быть!) – звучали как заклинание. Сайф зажмурился и покачал головой, в надежде, что она станет лучше соображать. Но поток информации никак не мог осесть в его голове. Сайф замотал головой так резко, что она закружилась.
Он открыл глаза, но Менестреля уже не было. Сайф заозирался, стал его искать, но было уже темно, и он боялся поскользнуться – ночью болота становились неприятными, поэтому пришлось вернуться домой. С тех пор он больше не видел Менестреля. Разве что во снах, когда тот возвращался и напоминал эти чарующие слова: Свобода, Меркуриевая гора… это ты. Но проснувшись, он уже не мог их вспомнить, и они по-тихоньку начинали стираться из его памяти.

Одним летним вечером, когда еще было светло, и мама принялась штопать его старую рубашку, в шкафу, откуда он достала нитки, Сайф заметил книжку. Книжка была тоненькая, но в ней были картинки, т.к. читать Сайф не умел, он стал рассматривать картинки. На потемневших картинках были изображены красивые виды природы – такие необычные, что Сайф не мог понять, как такое может случиться с поверхностью:
- Мам, а что это с землей?
- Это горы, – не отвлекаясь от шитья, только мельком взглянув на картинку, ответила мать.
- Горы? – Сайф еле справился с удивлением! Это слово! Горы! Гора! Оно наконец оформилось картинкой в его сознании. И вместе с этим появилось и другое слово – свобода. Так четко и ясно: свобода.
- Мам, а что такое свобода?
Мать аж укололась иголкой и испуганно посмотрела на Сайфа.
- Кто тебе сказал такую глупость?
- Свобода — это глупость?
- Да, — отрезала она.
Сайф, ожидавший, что сейчас все разъясниться, снова запутался. Такое незнакомое слово, которое мама назвала глупостью, но которое запало в душу живым обещанием. Слово, которое он услышал от странного человека, который назвал себя Менестрелем. От человека, от которого веяло…
свободой…